Ариасвати - Страница 72

Но Авдей Макарович смотрел на этот вопрос с иной точки зрения. Корабельная жизнь настолько ему приелась, что у него явилось непреодолимое желание хоть одни сутки пробыть на берегу, хоть только ночь переночевать. Так как "Трафальгар" должен был сдать товары нескольким бомбейским фирмам и разгрузка не могла окончиться ранее двух дней, то ничто не препятствовало исполнению прихоти Авдея Макаровича. Поэтому в тот же день оба приятеля перебрались в Hotel Adelphi, в котором за 20 рупий (около 20 руб.) в сутки, им отвели огромный номер, состоявший из двух спален, двух комнат с ваннами, где можно было купаться во всякое время дня и ночи, и parlour'а посередине, в котором они могли разговаривать на нейтральной почве и принимать гостей, если бы у них таковые оказались. Кроме того, для последней же цели они могли пользоваться роскошным общим салоном, где можно было читать газеты, писать письма и любоваться чопорными леди, занимавшимися чтением на другом конце салона. Авдей Макарович, по обыкновению, поворчал на проклятую английскую дороговизну, хотя очень хорошо знал, что в плату за номер входит также плата за стол, т. е. за обед и все бесчисленные завтраки и закуски, которые ему предшествуют и его сопровождают. В Индии, так же как и на своей туманной родине и всюду, куда забросит судьба, англичане едят не менее пяти раз в день и всякий раз — довольно основательно. Там просыпаются они не по-петербургски и поэтому в 6 часов утра уже пьют чай или кофе с тостом, т. е. хлебом, поджаренным в масле; в 10 часов им подают фундаментальный завтрак, lunch, из пяти мясных блюд и чая; в 2 часа — полдник, tiffin, состоящий из супа и двух блюд с фруктами и чаем, наконец, в половине восьмого садятся за обед из 7–8 блюд и запивают его также чаем; в 10 часов вечера снова пьют чай с тостами и тортами и т. п. И все эти горы мяса и пудинга сопровождаются соответствующим количеством вина, виски и эля. Поэтому нисколько не удивительно, что за номер в Hotel Adelphi брали от 17 до 20 рупий в сутки. Но Авдей Макарович не мог не поворчать. Впрочем, он скоро утешился, предположив брать ванны, по крайней мере, по десяти раз в сутки, "чтоб не даром платить деньги", как объяснил он Андрею Ивановичу…

Что касается Грачева, то он не прочь был пожить на берегу и несколько приглядеться к своеобразной жизни страны. Между разными диковинками Индии на первых порах его очень забавляла смуглая прислуга в Hotel Adelphi. Одетая по-европейски, в узких панталонах, коротких жакетках, с часовыми цепочками, развешанными по цветным жилетам, она производила особенно странное впечатление своими босыми ногами и разноцветными платками, намотанными на головах. Андрею Ивановичу было очень смешно, когда он и здесь подметил то же самое стремление перенести на голову, если не весь, то хоть часть костюма, в ущерб остальному телу, — стремление, очевидно составляющее местную черту нравов, быть может, объясняемую климатическими условиями.

Авдей Макарович, хорошо знакомый с обычаями Востока, тотчас же прочел по этому поводу целую диссертацию, в которой доказал своему товарищу множеством примеров и цитат, что роль головы, служащей в Европе ответственным членом для выражений почтения и уважения, на Востоке играют ноги и отчасти руки. Так, например, европейцы, входя в храм, снимают шляпы, жители Востока, мусульмане, например, в подобном случае снимают обувь. Европейцы, встречая знакомого, снимают шляпу и наклоняют голову, — восточный джентльмен прижимает руки к сердцу или даже падает на колени. По этому случаю в местной английской администрации возбужден был даже принципиальный вопрос: следует ли даже объевропеившимся восточным джентльменам (которых, кстати сказать, здесь зовут довольно неуважительно nigger) разрешать носить сапоги?

— Вы шутите, Авдей Макарович.

— Что вы, батенька! Клянусь вам бородой Магомета, что не шучу. Это было на Цейлоне, хотя, сказать по правде, уже довольно давно… Тем не менее факт остается фактом.

— Каким же образом возник этот странный принципиальный вопрос?

— А вот как, батенька. Один молодой сингалезец служил, изволите ли видеть, при английском суде. Кем он там служил, не припомню, да и не в этом дело. Ну-с, вот и пришла этому сингалезцу фантазия одеться по-европейски. Это бы еще не беда: мало ли его собратий носило уже европейский костюм? Но дело в том, что, одеваясь по-европейски, соплеменники его оставались все-таки босыми, а этому черному джентльмену вздумалось надеть чулки и башмаки, оставив при этом в неприкосновенности свою сингалезскую прическу.

— Какую прическу?

— Разве вы не знаете, что сингалезцы носят длинные волосы и устраивают себе из них совершенно дамскую прическу? Как же, как же, батенька: чудаки заплетают косы и устраивают на голове какой-то пучок при помощи большой черепаховой гребенки, шпилек и булавок.

— И булавок даже?

— Ну, чорт их знает… Может быть, и без булавок.

— Что же случилось с сингалезцем?

— А сингалезцем? А вот видите ли, батенька, когда он пришел в суд во всем европейском костюме, в чулках и башмаках, то главный судья, англичанин, взял да и выгнал его из присутствия.

— За что же?

— А за невежливость.

— За невежливость? Что же тут невежливого, что человек оделся по-европейски?

— А вот в чем, батенька: благодаря своей дамской прическе, с громадным гребнем и булавками, надеть шляпы он, конечно, не мог, а потому, явившись с открытой головой, он не имел возможности выразить вежливость по-европейски, т. е. снять шляпу.

— Понимаю.

— А так как, при этом, он явился еще в чулках и ботинках, то и азиатской вежливости он соблюсти не мог, так как, согласитесь, снимать всякий раз чулки и ботинки — процедура длинная и не совсем удобная.