Ариасвати - Страница 58

— Что же это за место такое?

— Это совершенно недоступный остров в Тихом океане, лежащий под 8° 57" с. ш. и 155° 16′ 47″ з. д. от меридиана острова Ферро.

Г. Вурст достал с полки географический атлас, отыскал карту Тихого океана и долго водил по ней пальцем. Наконец я указал ему искомый остров.

— Aber das ist die Gefährliche Insel! — воскликнул он, уставив на меня вопросительный взгляд.

— Да, остров Опасный, совершенно недоступный с моря.

— Но тогда как же вы на него попали, я вас спрашиваю?

— На аэростате.

— На аэростате? Через Тихий океан? Милостивый государь, я попросил бы вас избрать для своего изумительного остроумия кого-нибудь другого, а меня оставить в покое.

— Ну, хорошо, г. профессор; оставим этот вопрос в стороне. В настоящую минуту не важно, как я нашел эти таблицы, — важно то, что они найдены, что они существуют.

— Но кто мне поручится, что они действительно существуют?

Я вынул из бумажника квитанцию Петербургского Отделения Государственного Банка в том, что им принято на хранение в кладовых банка, вместе с прочими драгоценностями, 318 алюминиевых таблиц, покрытых неизвестными письменами.

— Вот, г. профессор, — сказал я, — если в Иене найдется лицо, знающее русский язык, то оно вас удостоверит, что эта квитанция вполне гарантирует существование таблиц.

Г. Вурст подошел к двери и постучал,

— Mariechen! Mariechen! — крикнул он, — ruft mir den Warschauer!

Через несколько времени в комнату вошел юркий еврейчик с тяжелым золотым пенсне на бутылкообразном носу.

— Господин фон-Варшауэр, — сказал профессор, — будьте любезны, прочитайте, пожалуйста, и переведите мне, что написано на этом лоскутке…

Здесь произошла комическая сцена, которую не могу не передать вам.

Г. Варшауэр как-то брезгливо, искоса взглянул на квитанцию. Но едва взгляд его масляных глаз успел уловить написанные там цифры, как вдруг лицо его вытянулось, рот растянулся до ушей, руки затряслись, как под влиянием гальванического тока: приблизив почти к самому носу квитанцию, он жадно принялся пробегать ее глазами, восклицая время от времени:

— Was is das? На пятнадцать миллионов драгоценностей! Fünfzehn Millionen Rubel! Oh, вей мир! Fünfzehn Millionen!

— Fünfzehn Millionen Rubel? — повторял растерянно профессор, смотря в квитанцию из-за плеча Варшауэра.

— O, ja, ja! Считая по 40 коп. за марку, то-есть две с половиной марки в рубле… Это будет… Sieben und dreiszig und halb Millionen Mark!

— Sieben und dreiszig und halb Millionen! — повторял, как эхо, профессор г. Вурст.

— Это неважно, — прервал я восторги гг. Вурста и Варшауэра, — прочитайте, пожалуйста, г. профессору вот это, самое важное для меня место квитанции.

— Самое важное? О, вей мир! Самое важное! Dreihundert achtzehn aluminische Tafeln… Алюминиевые таблицы, исписанные неизвестными письменами — самое важное! о!

— Надеюсь, г. профессор, — сказал я, — теперь существование алюминиевых таблиц для вас не подвержено сомнению?

— О, конечно, конечно!.. Тридцать семь с половиной миллионов!.. Конечно! Я вполне уверен… Это выше всякого сомнения!

— Поэтому, мне кажется, уже ничто не помешает вам рассмотреть этот листок, — продолжал я, — снова подавая ему фотографический снимок таблицы.

— О, конечно, конечно! Я весь к услугам высокоуважаемого господина.

Г. Вурст с бесконечно большим вниманием, чем прежде, стал рассматривать поданный листок. Но я успел заметить, судя по тому, как он вертел его в руках, оборачивая то так, то вверх ногами, что он ничего в нем не понимает. Тем не менее я спросил его, известен ли ему язык, на котором написана таблица.

— Конечно… Что же тут мудреного? Алфавит, которым писан оригинал, очевидно, одна из бесконечных вариаций семитического алфавита…

— А язык?

— Язык, очевидно, смесь зендского и санскритского языков… быть может, с известной дозой древнего бактрийского языка.

— Следовательно, вы можете прочесть и перевести этот листок?

— О, о! Не так-то скоро! При всем глубоком уважении я должен сказать, что высокопочтенный господин, вероятно, не совсем знаком с методом научных исследований в области археологической палеографии: здесь каждое слово, каждая отдельная буква, каждый штрих должны быть предметом глубоких критических изысканий, что требует слишком много времени и труда. Гротефенд, Раулинсон, Шампольон и другие исследователи употребляли по нескольку месяцев на то, чтобы прочитать и объяснить какую-нибудь одну строчку иероглифов или клинообразных письмен. Поэтому, если высокоуважаемый господин благоволит оставить мне этот листок, то я полагаю, что шести месяцев мне будет более чем достаточно, чтобы совершенно ознакомиться с его содержанием.

Итак, при помощи г. Вурста, мне понадобилось бы сто пятьдесят девять лет, чтобы ознакомиться с содержанием найденных мною таблиц! Не надеясь прожить столько времени даже ради интересов науки, я поневоле должен был обратиться к другому ученому, несколько более поспешному в своих исследованиях.

Так как, по вашему совету я распорядился сделать по нескольку снимков с каждой таблицы, то я взял перо и подписал сверху листка, что приношу его в дар Иенскому университету. Затем я тотчас же раскланялся с г. Вурстом, отказавшись и от вина, и от пива, которыми он вздумал меня угощать. Гг. Вурст и Варшауэр любезно проводили меня на крыльцо и, долго стоя в дверях, посылали мне вслед приветствия и поклоны, пока я шел по улице. Потом они обернулись носом к носу и принялись горячо жестикулировать.

В тот же день я уехал из Иены и, как видите, уже в Оксфорде…