Ариасвати - Страница 55

Грачев назвал себя и сказал, что ему нужно видеть профессора.

— Входите, входите, батенька! Садитесь-ка сюда: здесь поудобнее… Иван Петрович, Иван Петрович! Ваня! Ванька чорт! Где ты запропастился? Дай сюда скорее папиросы… Курите, пожалуйста! С чем хотите чаю? Вот вам лимон, сливки, коньяк — что хотите… Ну-с рассказывайте, чем могу вам служить?

Грачев рассказал.

— Покажите-ка, покажите, батенька! Да что это такое? Металлическая дощечка! Да ведь это алюминий?

— Алюминий.

— А вы, батенька, уверены, что тут нет подлога?

— Вполне уверен. Я нашел эти таблицы на необитаемом острове Тихого океана, внутри древнего подземного храма в гробнице жреца.

— Этакий вы счастливец, батенька! Да ведь это открытие обессмертит ваше имя! Но какова же эта древняя цивилизация? А? Таблицы из алюминия! Каково? Посмотрим, посмотрим, что это такое…

Авдей Макарович принялся пристально рассматривать таблицу. Глаза его разгорались, руки тряслись от волнения.

— Ну, батенька, — говорил он, — это, я вам скажу, штука! И что всего досаднее… Ах чорт возьми! Ведь прямо надо сказать: дело швах…

— Что же это такое, Авдей Макарович?

— А то, батенька, что век учись, а дураком умрешь — вот что… Бить меня, дурака, нужно… палкой бить нужно…

— За что же, Авдей Макарович?

— А за то, голубчик, что учился да не выучился. Это, видите ли, батенька, древнейший санскрит…

— Санскрит!

— Да, санскрит, но только такой древний, что, может быть, прадедом доводится тому санскриту, на котором написаны Вѣды… Это, как мне кажется, тот самый праязык, восстановить который пытался Шлейхер.

— Но вы понимаете его? Можете прочитать?

— В том-то и дело, батенька, что не могу, — в том-то и беда… Вот на всей этой дощечке я только одно слово ясно мог разобрать… Видите вот: "Магадева"… Вот оно опять здесь повторяется… смотрите: "Магадева"… Вот в этом самом начертании я видел его в одном древнейшем списке Вѣды на Цейлоне… Сказать по правде, список этот был не понятен самим тамошним ученым и жрецам.

— Следовательно, и алфавит вам знаком?

— Как вам сказать, батенька… И да, и нет. Этот алфавит относится к санскриту вроде того, как глаголица IX века к позднейшему церковно-славянскому алфавиту, к нашей кириллице, или скорее — к гражданской печати… Да это бы не беда: это еще полбеды…

— А в чем же настоящая-то беда, Авдей Макарович?

— А в том, батенька, что понять-то я ничего не могу… Может быть, я не так произношу? Вот кажется мне, что и то, и другое слово знакомы, а что они в связи между собой значат, я не понимаю. Конструкция ли в том виновата или в старину слова эти другое значение имели, — Бог весть! Кажется мне, что здесь обращение к Высочайшему Существу, — а если вы потребуете доказательств — не поручусь… не поручусь, батенька… Показывали вы эту дощечку еще кому-нибудь?

Андрей Иванович назвал Кноблауха.

— Ну, это, батенька, вы не туда заехали. Кабы вы еще к Бурланову Митрофану Петровичу толкнулись, тогда другое дело. А впрочем, толк-то был бы один. И он вам тоже бы сказал, что я: источники-то у нас с ним, батенька, одни, — из одного колодца воду черпали… Ну, а что вам Кноблаух сказал?

— Что это или узор, или игра природы, или — мистификация.

— Ха, ха, ха! Узор! Вот умора-то! Нет, игра природы — это еще лучше! Ха, ха, ха! Ну, уморили вы меня до слез, батенька… право уморили… Ну где им! Вы посмотрите только, как они русский язык изучают? Встречаются двое таких ученых на улице: — Куда изволили ходить, ваше превосходительство? — спрашивает один. — Я стригался, ваше превосходительство, — отвечает другой. — Ай, ай, ай! ваше превосходительство, — говорит первый, качая головой: — вы так глубоко изучили русский язык, а употребляете многократный вид, вместо однократнаго! Ведь вы не много раз стригались, а только один, — поэтому нужно было сказать: я стригнулся… Ха, хи, хи! Я стригнулся! Неправда ли — мило?

Андрей Иванович уже раньше слышал этот анекдот, но не мог не расхохотаться вместе с профессором: так забавно рассказывал его Авдей Макарович.

— Ну где им? — начал снова Семенов: — им бы только ярлыки наклеивать да номера проставлять, больше-то они ни на что не годны. Вот крупные оклады даром получать, это они мастера: насчет суточных да подъемных, прогонов, отопления, освещения, столовых да квартирных — собаку съели. Только заговорите. Ну, а насчет дела — швах, совсем швах… Ха, хи, хи! Так вы с ним и порешили на том, что игра природы?

— Нет, г. Кноблаух посоветовал мне обратиться к иенскому ученому Вурсту.

— Ага! Карл Вурст, ученик Макса Мюллера… Ну, что же побывайте у него, побывайте. Толку-то большого от него не получите, а все же увидите интересный тип.

— Но мне этого мало.

— Мало-то, мало… сам чувствую, что мало… Знаете ли что? Поезжайте-ка, благословясь, в Англию: там в Оксфорде, есть некто мистер Грешам — потолкуйте-ка с ним… Парень хороший! Если сам не сможет, укажет, к кому обратиться. Вероятно, он вас в Индию пошлет, на Цейлон, быть может. Он, знаете, со всеми этими бабу в переписке… Эх, кабы не профессура, закатился бы я с вами, право!

— Вот бы я был рад!

— Да нельзя — лекции! А много у вас таких дощечек?

— Триста восемнадцать.

— Триста восемнадцать! Да ведь это целая библиотека! Ведь это, может быть, единственный памятник древней, давно исчезнувшей цивилизации, — история совсем неизвестной, вымершей расы. Никак взять отпуск да ехать с вами?

— Я был бы вам так благодарен, Авдей Макарович.