Ариасвати - Страница 44

Проникнутый священным трепетом, Андрей Иванович вошел в открытую дверь и остановился в безмолвном изумлении и восторге: перед ним, среди обширной, круглой залы, на золотом кресле, вроде трона, сидела та самая девственная красавица, богиня или царица острова, изображение которой он видел в первый раз в лесном храме и которое преследовало его здесь почти на каждом шагу, на каждой картине, на каждом барельефе… В нескольких шагах от этого возвышенного трона стояло что-то вроде гробницы, и на ней находилось изваяние, знакомое уже Андрею Ивановичу: это была статуя коленопреклоненного жреца с изломанным жезлом у ног… Но Андрей Иванович только мельком взглянул на эту гробницу и затем сосредоточил все свое внимание на прелестной фигуре царственной девы.

Она сидела в той самой позе, как Андрей Иванович не раз уже видел ее на картинах, золотистые волны ее белокурых волос, сдерживаемые на бледном матовом лбу сверкающим золотым обручем, блестящим каскадом рассыпались с ее слегка закинутой головы по спине и плечам и спускались почти до самого подножия кресла; тонкие, прелестно очерченные брови и длинные, темные ресницы ее закрытых глаз еще сильнее оттеняли бледность ее лица, дышавшего, несмотря на эту бледность, чудной, божественною красотою, ее бледные руки с изящными тонкими пальцами безжизненно опускались по сторонам ее туловища и, казалось, тонули в пышных складках ее лазурно-золотистой одежды. Казалось, она спала, но этот сон был так глубок, что переходил в тот таинственный, неразгаданный сон, который зовут сном смерти…

Как очарованный, стоял Андрей Иванович перед этим чудным видением, едва переводя дыхание от охватившего его благоговейного восторга; сердце его трепетало, как птица, запертая в клетку, и, казалось, замирало в какой-то болезненно-сладкой истоме; мысли вихрем кружились в его голове и он не мог собрать их, не мог сосредоточить их на одном предмете. Трепеща всем телом, продолжал он стоять, не сводя широко раскрытых глаз с волшебного, очаровательного видения, открывшегося перед ним так неожиданно, и не мог дать себе отчета, кого он видит перед собой: сама ли это таинственная богиня острова или это — только ее высокохудожественное изображение?..

Но не может быть, чтобы искусство дошло до такой степени совершенства: не может быть, чтобы оно было в состоянии подделать саму природу! Пусть этот золотой обруч, несколько расширяющийся на лбу и украшенный в этом месте большим кроваво-красным рубином, около которого, как около цветка, раскинулись зеленые листья из ярких изумрудов, осыпанные, точно росою, сверкающими искрами алмазов, — пусть лазурно-золотые одежды, на которых можно различить каждую нить их ткани, каждый цветок вытканного на них узора — пусть все это дело терпеливых рук гениального художника, но эта рука с изящными тонкими пальцами и красивыми полупрозрачными ногтями, рука, на которой видны микроскопические поры ее гладкой, атласной кожи, — неужели это такое же произведение искусства, как кольца на ее пальцах, как золотой браслет, охватывающий ее руку в виде змейки, кусающей свой хвост, осыпанный теми же рубинами, изумрудами и алмазами, — такое же произведение искусства, как ее головная диадема, и крошечная сережка из тонкой золотой проволоки, поддерживающая крупный алмаз, как будто только затем, чтобы лучше оттенить маленькое прелестное ушко спящей красавицы?

Но, быть может, в древности был известен такой камень или такой сплав, который мог передавать малейшие подробности ткани человеческой кожи и ее бледный матовый цвет до такой степени натурально, что искусство не только было в состоянии соперничать, но даже — побеждать природу? Пусть так. Но эти тонкие волоски бровей, эти пушистые ресницы, так резко оттеняющие матовую белизну щек, наконец эти роскошные, золотистые волны волос, эти шелковистые пряди, в которых виден каждый отдельный волос, — разве это может быть делом искусства? Нет, это невозможно!

Андрей Иванович чувствовал, что в голове его все как будто спуталось. Самые чудовищные грезы сплетались с чудесной действительностью. Ему начинало уже казаться, что какая-то волшебная сила перенесла его в тот фантастический мир, в котором спящая красавица-принцесса целые века ждет в своем очарованном замке того предопределенного дня, когда явится к ней сказочный принц и своим поцелуем снимет с нее чары разгневанной волшебницы. Очарованная принцесса перед ним на лицо… Не он ли тот принц, которому предназначено нарушить ее очаровательный сон?

Он чувствовал, как в нем трепетал каждый нерв, как мысли проносились в его мозгу в каком-то бешеном вихре. В каждую секунду, казалось, он переживал столько разнородных ощущений, что голова его кружилась, точно в чаду угара или похмелья. И в то же время какая-то сила неудержимо влекла его ближе к трону, туда, где спала или, может быть, чутко дремала его очарованная принцесса… Быть может, когда его горячий поцелуй коснется ее бледного чела, трепет юной жизни мгновенно пробежит но ее телу, зальет ярким румянцем ее бледные щеки, легкий вздох вырвется из ее девственной груди, — она пробудится от своего очарованного сна, откроет свои прекрасные синие глаза и скажет: "как я долго ждала тебя, мой милый принц!.."

Не в силах противиться непонятному влечению, точно подталкиваемый какой-то таинственной силой, Андрей Иванович поднялся по ступеням трона, близко взглянул в чудное лицо спящей девушки и прижал свои пылающие уста к ее бледной щеке, в том месте, где на нее падала тень длинной опущенной ресницы… В это самое мгновение как будто молния блеснула в храме, чтобы поразить дерзкого, осмелившегося святотатственно коснуться святыни храма: откинутый страшной, неведомой силой на несколько шагов от трона, Андрей Иванович ударился о гробницу, на которой стояла статуя коленопреклоненного жреца и, теряя сознание, еще слышал, как что-то с треском упало и запрыгало в обломках по плитам пола, и грохот этого падения, повторяемый эхом, как гром прокатился по отдаленным залам храма…