— Скажите, пожалуйста, мистер Нарайян, — спросил он, когда восторги профессора несколько поулеглись, — скажите, пожалуйста, кто был этот всадник в темном плаще, ехавший верхом впереди нашего каравана?
Прежде чем ответить на этот вопрос, Нарайян на мгновение задумался, опустив глаза в землю.
— Это очень замечательная личность, — сказал он, как-то нерешительно взглянув на Андрея Ивановича.
— Радж-йоги? — быстро спросил Грачев.
— Откуда вы знаете, мистер Гречоу?
— Догадываюсь. Правда?
Нарайян промолчал, как будто углубившись в рассматривание вида.
— Разве это тайна? — продолжал расспрашивать Андрей Иванович.
— Вовсе не тайна… Но я право не знаю, как вы относитесь к подобным вещам…
— К каким вещам, мистер Нарайян? Я даже не знаю, что такое радж-йоги.
— Так вы ничего не слыхали о йогизме?
— Должно быть, ничего… Авдей Макарович, вы знаете, что такое йогизм?
— Йогизм? — повторил профессор, с трудом отрываясь от созерцания вида. — Что такое йогизм? Кажется, какая-то религиозная секта… А впрочем, мистер Нарайян это лучше знает. Объясните-ка нам, мистер Нарайян, что такое йогизм.
— Вы придаете мне слишком много значения, мистер Сименс. Объяснить, что такое собственно йогизм, я не умею, но у вас в Европе в настоящее время происходит мистическое движение, как реакция против крайностей учения материалистов. Поэтому, я думаю, что вы сами догадаетесь, что такое йоги, если припомните своих гипнотистов, магнетизеров, спиритов, теософистов и разного рода супранатуралистов.
— Но ведь это все — или бестолковые мечтатели, или шарлатаны-фокусники, — заметил профессор.
— Может быть… Вам лучше знать, мистер Сименс. Одно только могу сказать, что наши йоги, если и делают фокусы, то эти фокусы нельзя объяснить никакими доселе известными физическими или механическими законами. Примеры вы, кажется, видели уже в Нариндре…
— Так, значит, Нариндра — тоже йоги?
— Не знаю. Я хотел сказать, что йоги делают такие же чудеса, как и Нариндра. Известно ли у вас в Европе что они по произволу умирают, что их зарывают в землю, над их могилой сеют хлеб и когда он поспевает, убирают его, а затем разрывают могилу похороненного йоги и тот оживает?
— Я что-то читал об этом, — припомнил Андрей Иванович, — но я полагал, что это сказки, придуманные путешественниками для оживления их скучных книг.
— Это факт, мистер Гречоу: я могу уверить вас в этом, как очевидец. Если вы поживете здесь подольше, вы, вероятно, сами будете свидетелем подобного случая. Магабанпурский раджа, например, любитель подобного рода развлечений и всегда обставляет их с особенной торжественностью.
Олово "раджа" напомнило Андрею Ивановичу вопрос, который давно уже вертелся у него на языке.
— А что такое радж-йоги? — спросил он, — особый вид этой секты, или иерархическая степень?
— Радж-йоги значит: раджа йогов, повелитель, князь, господствующий над йогами.
— Звание это передается по наследству? — полюбопытствовал профессор.
— Сколько мне известно, нет. Он прежде всего — учитель, глава школы или секты — как хотите… Йоги — его ученики, адепты и нужно пройти довольно продолжительный искус, чтобы удостоиться чести быть принятым в их число. Но этого еще недостаточно. Внутри школы существует строжайшая иерархия знания и могущества. Только немногие из принятых в ученики достигают высших степеней, доступных йогам. Остальные всю жизнь тщетно ожидают посвящения в те тайны, которые ставят йогов так высоко над обыкновенными смертными… Но разговор наш затянулся, а вам следует позавтракать и отдохнуть…
— Позвольте еще один вопрос… Что касается отдыха, то мы спали всю ночь…
— И свежи, как розы, — пошутил профессор.
— Какой же вопрос, мистер Гречоу?
— Будем ли мы иметь удовольствие познакомиться с таинственным радж-йоги, который уже сделал нам честь, приняв под свое покровительство?
— Не знаю, сэр… Не могу вам сказать ничего определенного. Это зависит исключительно от его желания и если он не захочет, то нет силы, которая бы его заставила.
Но радж-йоги оказался доступнее, чем предполагал Нарайян. В то время, когда гости сидели за завтраком в полутемной сводчатой комнате монастыря, отведенной в их распоряжение, к ним вошел высокий стройный индус, лет 26. Его идеальная красота сразу привлекла их внимание и, — что особенно поразило их, — это редко встречающийся между туземцами цвет его волос и глаз: у него были темно-голубые глаза, переходящие почти в синий цвет, и светло-русые, слегка вьющиеся волосы. На нем было что-то вроде темно-вишневой широкой рясы, под которой виднелась голубая рубашка или блуза с воротом и рукавами, красиво вышитыми серебром. Он вошел с открытой головой: очевидно, он не носил ни тюрбана, ни платка, с которыми индусы никогда не расстаются. Он остановился у дверей и вежливо поклонился.
— Деодара Ария Суами, — сказал он мягким, симпатичным голосом, когда Нарайян, а по его примеру и оба путешественника поднялись к нему навстречу.
— Да будет благословен приход Деодары Арии Суами, — отвечал Нарайян, почтительно наклоняя голову. — Мы почтем себя счастливыми, если он разделит с нами трапезу.
— С удовольствием, — согласился Деодара.
Все снова уселись на пол вокруг низкого стола, на котором стояли самые простые туземные кушанья и узкогорлые кувшины с чистой водой. Наши друзья были так заняты таинственным гостем, что почти забыли свой аппетит, и только, как дети на ярмарке, следили за каждым движением Деодары. Между тем сам Деодара держал себя чрезвычайно просто и тотчас же, без всякой церемонии, занялся вареным рисом, запивая его глотками свежей воды. Порой, когда он поднимал глаза на своих собеседников, невыразимо мягкая, симпатичная улыбка играла на его свежих, румяных губах, слегка опушенных шелковистыми усами и бородой.