— Картина художественная, мистер Мак-Ивор! — воскликнул профессор, созерцая внушительную батарею вин. А знаете, не пригласить ли нам, для компаний, хоть старого брамина?
— Пожалуй, не мешало бы, — согласился Андрей Иванович.
— Вряд ли это будет удобно, господа, — сказал Мак-Ивор с несколько смущенным, как будто даже слегка виноватым видом: — брамин, вероятно, сам не сядет со мною за стол… Я тоже никогда еще не сидел за одним столом с черными джентльменами…
Приятели переглянулись.
— Конечно, — продолжал капитан, — можно было бы пригласить этого… ну, словом, Чорпера и его двух товарищей, Квека и… как его?.. Мисльса… Но, господа…
— Нет, нет! — поспешно заговорили оба друга. — Пожалуйста, избавьте нас от мистера Черпера с его медицинскими друзьями.
— Я так и думал, господа, — сказал Мак-Ивор. — Я сам не решился бы, без особенной необходимости, принять их в свою компанию… Но что же нам делать в таком случае?
— Будем играть втроем, — предложил Андрей Иванович.
— Конечно! И при том — играть и пить, коллега, играть и пить! Пожалуйста, не забывайте последнего… Итак, приступим! Мистер Мак-Ивор на предстоящем банкете соблаговолит быть нашим президентом… Не правда ли, коллега?
— Непременно, — торопливо согласился Андрей Иванович. — Мы вас просим, мистер Мак-Ивор.
— Благодарю за честь, господа.
— С чего же мы начнем, мистер президент?
— Я думаю, сэр, с коньяка…
— Soit! Ваше здоровье, мистер Мак-Ивор! И ваше, коллега!
Игра завязалась. Послышались технические слова: семпель, очко, на-пе, в цвет и масть, гну от угла и т. д. Решили метать банк по очереди. Первому быть банкометом предложили Мак-Ивору, как президенту. При каждой перемене счастья пили. Дана карта — пили, убита — пили опять. Пили и с радости, и с горя. Выигравшего обязательно поздравляли, а так как при каждой талии непременно кто-нибудь выигрывал, то приходилось пить почти без перерыва. Впрочем, следует заметить, что господа Сименс и Гречоу при этом несколько плутовали, наливая вино мимо стаканов и выпивая пустые. Зато капитан Мак-Ивор пил искренне и усердно, но пропуская ни одного тоста и осушая стаканы до последней капли.
Последствия не замедлили сказаться. Вскоре капитан Мак-Ивор сделался до крайности веселым и смешливым. Он хохотал до слез при каждой шутке своих собеседников, находил, что каждый из них что называется добрый малый — a good fellow, — и сам старался по мере сил не отставать от них в остроумии. В тоже время он сделался до крайности откровенным и без малейшей утайки рассказал новым приятелям всю свою жизнь. Оба друга скоро узнали, как еще в Оксфорде мистер Мак-Ивор ухитрился задолжать некоему Айзеку Абрагамсону несколько тысяч фунтов, причем этот Айзек, пользуясь молодостью и неопытностью слишком юного студента, ссужал его какими-нибудь двумя-тремя десятками жалких гиней и заставлял подписывать за это векселя на целые сотни. "Это — так только пишется, просто для одной формы", уверял Мак-Ивора благодетельный сын Израиля, но когда будущий капитан Ост-Индской службы достиг совершеннолетия, то все эти векселя с набежавшими процентами были представлены ко взысканию…
— Да, господа, если вам случится быть в нашей дорогой горной Шотландии, — говорил словоохотливый Мак-Ивор, — вы увидите там, недалеко от Ивернесса, на скале, замок Ивор… Не заезжайте в него, господа: там хозяйничает теперь этот проклятый соплеменник Биконсфильда и Ротшильдов. Он расположился со своими бесчисленными Айзеками и Саррами в моих старинных прадедовских залах, засиживает старые резные кресла и собирает в свой бездонный карман мои доходы, а мне высылает сюда, всего-на-всего, одну только шестую часть… Но ведь это такая мизерная сумма господа, что на нее нельзя иметь даже порядочного хереса! Один Бог знает, когда это кончится, когда насосется наконец эта пиявка — Айзек! Особенно скверно мне приходилось, когда я служил в Англии, в кавалерийском полку. Товарищи все богатые люди, у меня же к несчастью только — одно громкое имя… Именно, господа, к несчастью: ведь вы знаете — noblesse oblige… Постоянные кутежи, карты, пари — все это требовало денег и денег, а меня уж опутал своей сетью векселей этот проклятый жид и аккуратно высасывал из моего кармана каждую гинею, едва только она там заводилась. Я с горя начал пить и дошел до того, что товарищи стали звать меня — вместо Мак-Ивор — Mac'Ivre, Mac'Ivrogne, Mac'Ivresse… Несчастья довели меня до того, что в одну трудную минуту я очутился в компании с шулерами. В прежнее время вы не выиграли бы у меня ни одного шиллинга. Кажется, я и теперь еще не забыл этого искусства… Вот, посмотрите, эта дама должна упасть направо… Видите? Валет — налево… Видите? Он падает налево…
С этими словами капитан Мак-Ивор, на глазах приятелей, несколько раз передернул довольно чисто и проворно.
— Как видите, еще не забыл, — продолжал он, окончив свои шулерские фокусы. — По счастью, судьба избавила меня от профессии шулера. Мой добрейший дядя, полковник Мак-Ивор, который, между прочим, относится ко мне с почтением, как к главе фамилии… Да… так дядя купил мне патент капитана и отправил в Индию. Здесь я служу, как видите… С заблуждениями молодости я разделался начисто… В карты не играю… разве изредка… На женщин не трачусь… Да помилуйте, что здесь за женщины! Ну, от вина, положим, я не отказываюсь… но… пью крайне умеренно… и… и если-б меня увидел теперь кто нибудь из старых товарищей… то… то конечно не назвал-бы… не назвал бы меня Mac'Ivre…
С этими словами "умеренный" капитан положил оба локтя на стол, склонил на них свою отяжелевшую голову и заснул сном праведника.